Продолжение опубликованного ранее своеобразного рассказа о сплаве по Катуни.

С первыми частями рассказа можно ознакомиться здесь.

Средняя Катунь: Поход Одиннадцати Сумасшедших
Часть Четвертая: Растягивая Передряги

НАЕЗЖАЕМ, или ПРЕДВКУШАЯ КРУПНЫЕ ДЕТАЛИ

Поправив затемненную «брызгозащиту» для глаз, приказываю себе вперить взор вперед и отслеживать нарастание страха. Только бы не отвернуться, не начать моргать и пропускать кадры, только бы не потеряться и не пуститься искать пятые углы, когда он начнет давить невыносимо. Внутренний приказ «внимай моменту!» догоняет налетающий извне: «полный вперед!». Ору на немецком «фоллер Дампф фора-а-аус!» (все пары вперед!) и вместе с переключением мелодий успеваю подумать: значит, Павел уже выбрал обход или проход, уже просчитал ход на пару ходов вперед, уже заглядывает в будущее. Он, полный опыта, видит лучше, чем мы, пустопорожние. В принципе, предстоящее уже прозрачно маячит и нам, но в дальних деталях пока туман. Туда, в невидимое и неведомое, мы и идем для того, чтобы узнать частности.

И отдел самоконтроля пока не завязывает с работой, все еще суется с расплывчатыми сведениями: «пока ты соображаешь, ты в порядке…»

Мы вот-вот воткнемся в громыхающее будущее. Мы от него не отвернем и не отвернемся. Нас в него занесет и оно станет для нас настоящим. Мы пройдем сквозь текущий шторм скоростным штурмом во всех толкованиях без оглядки. Обернуться у нас не будет возможности.

От «полного пара» до водяных потрясений, как мы уже успели усвоить, путь немилосердно недалекий. Ровная разгонная дорога оборвется без передышки, бессердечно быстро накрывшись бесформенной пенной грудой.

Зато мы, рафтеры, не сахарные. Поэтому мы не растаем, не растворимся, не распадемся, не расклеимся и не разложимся, но проникнем в клокочущую сущность, ворвемся в ее пузырчатый объем цельными и неделимыми. Ах, неужто мы уже внутри?

ПОРОГ: ТУТ БЬЮТ ОТОВСЮДУ, ТУТ ЛЬЕТ СО ВСЕХ СТОРОН

Нельзя сказать, чтобы тяжеловесная пена была нам рада, коли с налету встретила жестко. Вломившийся в суровую зону рафт начинает бить и теребить отовсюду: и спереди, и с боков, и снизу. Сзади команду подхлестывает воплями капитан. Стегать ему положено по рангу. Как эффект всесторонней ударной помойки - побочный или основной - поливает и сверху. Видать, так надо для пронизывающей пропитки картинки, для закрепления многомерного изображения. Откуда нашвыряет больше, какой удар будет тяжелее, заранее не скажешь. С какого бы бока вдруг ни нахлобучило! Для рафтера это должно быть изначально все равно. В пороге он должен занять круговую оборону, хотя бы в беглом представлении. Идущий в порог водник должен быть загодя готов к любым перегибам и перекосам, переливам и перехлестам. И конечно, в принципе, и к «килю». К перевороту. К позе под водой вниз головой. В неглубокой теории все очень просто.

ПРОСКОЧИМ НАДЕЖНО?

Если Катунь задумает пробить по нам непоправимо, читай опрокинуть, наш машинист успеет перехватить замысел трассы, подать профилактическую команду и вернуть локомотив в разумную колею, не заводя дело за пределы предсказуемости, не допуская, чтобы паровоз угодил в тупик и напоролся на грунтовый вал. Сход с рельсов чреват отбросом под откос.

Однако пока наш предводитель молчит. Беззвучие штурмана хочется читать внятно: пока все идет гладко. Если уместно так выразиться. Отсутствие нового повеления значит для нас то, что пока мы работаем на старой накачке, играем по последней инструкции, на «полном переднем», то есть по-прежнему прем вперед на парах, нагнетаемых до отказа и тут же выдуваемых без остатка. От того, что силы слабнут, природа приказа не страдает: гребля не имеет права изменить стилю, вынуждающему «выложить всё». Хотя мне хочется догадаться, что скидка на усталость заложена в спринтерский по духу приказ изначально.

ПЛАМЕННЫЕ МОТОРЫ И ЗДРАВАЯ СТУЖА В ГОЛОВАХ

Что до техники, то мы действуем в меру умения, как получается. С первосплавков какой спрос? Вопреки той расхолаживающей подоплеке, мол, бог не должен возложить на нас ношу больше той, под которой мы, по его прикидке, останемся на плаву, обстановка на борту серьезная без обмолвок. Однако холод скопился не только в воде. Прохладе и в наших головах место сыскалось. Немаловажно также, что мозги, сохранившие некоторую верность трезвости, подкреплялись моторами, воспламененными уже на разгоне и здесь, в испытательном пролете, кажется, не собиравшимися терять набранной гари несмотря на то, что рычаги передачи огня воде уже порядком нагрелись и явно собирались поменять жесткую упругость на безвозвратную, предательскую податливость. Твердый знак того, что в конце концов все будет хорошо, даже если на пути туда нам придется плохо.

СВЕРЛИТЬ СКВОЗЬ СЛОИ – НАЗАД ПУТИ ОТСЕЧЕНЫ

И все же чувствовалось, что окружающая рафт бешеная, прыгающая в яростном танце жижа – это еще не сердцевина порога. Ощущалось, что мы бурим слоеные кольца, прогрызаем водянистую древесину. Ввинчиваясь в истину, мы уже жаримся в магме. Мантию давно отколупнули, под крышку любопытно заглянули, повели себя неосмотрительно, и она над нами захлопнулась. Назад отход завален. Осталось сверлить в суть. Вон, прямо по курсу, что-то утробно ревет, пышет чудищем, дышит преисподней, плещется стальной тяжестью. Ядро?

РАБОТА КОМАНДНАЯ - ЧАСТОТЫ ИНДИВИДУАЛЬНЫЕ

За русским Александром, твоим загребным, ритм движений которого тебе еще на старте рекомендовали копировать, на нервных подскоках нелегких волн уже не уследить. Не преминув в новый раз сбиться, в поисках способа приспособиться к обстановке ты создаешь свой собственный, автономный такт. Размах твоего, особенного интервала диктует твоя личная впечатлительность, твое родное, врожденное или нажитое, чувство воды и лодки на ней. Под вибрации своего темперамента тебе теперь и остается подстраиваться. Любая команда играет слаженно до тех пор, пока противник не надавит как надо.

СТИХИЯ, УСИЛИВАЮЩАЯ ДИСТАНЦИЮ

В силу рвущих связи обстоятельств, вынудивших тебя заниматься самодеятельностью, Саня и стал пропадать. В переносном разумении он исчезал из-за заметной эмоциональной разности, усугубленной разницей в рассадке. В прямом же понимании он временами попросту прятался за белой завесой воздушной воды. Вроде только что был перед тобой, а в иной момент его как будто и нет. В непроглядном шквале брызг, тем не менее, время от времени чернелся изумруд его куртки.

НЕЙТРАЛЬНЫЕ КОНТАКТЫ

Затем, возможно, как обратная сторона, как компенсация слепого отделения и отдаления, в то же занятое одиноким боем мгновение, вдруг, как будто из иного мира, рассекши блестящий туман, вылетает Санино весло. И тут ты, уже давно меривший воду вразнобой с обществом, уже давно пашущий жидкую, но далеко не легкую и отнюдь не покорную ниву, ориентируясь по ритмам разве что своего сердца и прислушиваясь единственно к трепетаниям своей душонки, некстати и даже, скорее всего, во вред совместному делу, бьешь его лопату своей.

Стук образует звук: сухой, невесомый, «пластмассовый». И пусть контакт получается скользящим, без задержек, зацепов и заломов. Однако в столь критический, пороговый, предельный момент и касание оказывается болезненным. И поскольку ты понимаешь, что виноват тут тот, кто, по разумному общему правилу, «едет сзади» и кому должно быть виднее, то выходит, что в нашем случае неправым надо считать гребущего вторым, то есть тебя самого. Поэтому ты коришь за неловкость и непонятливость себя и, продолжая честно пыхтеть и искреннее, не показа ради, пыжиться, к порядку никого даже молча не призываешь, технику никому даже втайне не поправляешь, в нерадении делу наравне с другими никого даже внутренним шепотом не упрекаешь. Напротив, ты охватываешь всех такими, какие они есть или какими получились, и принимаешь как максимальную данность то, что они отдают. Здесь о всякой, даже мизерной претензии и помыслить места нет. Впрочем, любая похвальба тебе теперь тоже мнится излишней. Это и есть душевное равновесие?

РАБОТА ДИКТУЕТ ПОЗУ ПОУДОБНЕЕ

И сидение не чурается разнообразия, и посадка иной раз не прочь переменить позу. Рафтер, сидящий на борте, тоже не статуей застывает. Сидя рафтер работает, к трубе борта он вовсе не примерзает, невзирая на массу холода, беспрерывно сторожащую снизу или на тех ее отщепенцев, что периодически, но без порядка, беспокоят его наскоками с остальных сторон. Горный гребец сидит активно, его сидение предусматривает подвижки. К примеру:

ПРОЛЕТ ВПЕРЕД

В момент, когда разбитая в пух стена летучего пера намокшими, собравшимися в гранулы комочками градом просыплется на корабль и Саня, тот самый матрос, что задает тон на твоем борте, после пропажи вновь возникнет перед тобой, ты заметишь, что он, пусть немного, но перекочевал вперед.

(После, обсыхая на мирном, теплом берегу, пытливый разглядит, что от передовиков до ударного бруса еще битый метр места, куда при удобном случае или при нужде можно «пересесть». То есть простор для перемещения и в судовой тесноте имеется.)

Силой ударной мощи Катуни или властью свободного выбора ты «переберешься» на самый предел - дело второй важности. Ныне нам интереснее Катунь и ее смещающее влияние. В арсенале горной реки имеются удары, которые махом перебрасывают фронтовика на самый передок. Иногда там, на краю, боец задерживается и приходит в себя.

Продвинуть способна и личная инициатива, но она – дело для стороннего ума мало проницаемое. Можно лишь вообразить, что дежурный по борту перебазировался на форпост из соображения или предчувствия, что продвинутая позиция поможет выгоднее встретить или легче пережить водную бомбардировку.

ОТБРОС НАЗАД

Иногда водная атака, тяжелее всего, само собой, поражавшая пару разнородных Александров, имела силу, способную смыть. Независимо от того, проводился удар Катунью из укрытия или был бесхитростно прямым, ты, второй номер, все равно работал барьером, улавливающим летящего и, стало быть, гасящим его разгонную энергию. Ты превращался в сетку или сразу в несколько, вроде тех, что тянутся по бокам горнолыжной трассы.

Выпорхнувший из-за занавеса разбитой воды первый партнер почти неизменно летел к корме и, едва успев оторваться, наталкивался на тебя, работягу номер два. И в этом заключалась, представляется, часть нынешнего счастья ударника.

ЖЕСТКАЯ ОГРАДА, КАЖУЩАЯСЯ ЩАДЯЩЕЙ ПО ВОЛЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

Что до тебя, заградителя, то в деле поимки потерявшего сцепление с сидением товарища ты оказывался на удивление расторопным. Если можно назвать ловлей прием на плечо. Иногда приходилось подставлять и каску, ведь кроме необходимости сберечься на борту нужно было и лицо сохранить. Главное в том, что летящий товарищ богат энергией. Чтобы ее погасить, тоже нужна сила. Поэтому почерк встречного приема был угловатым. Тем не менее там, в пороге, столкновение тел казалось радушным. Даже не столько оттого, что после «взятия на корпус» ты аккуратно обнимал товарища занятыми веслом руками и щадя отпихивал обратно кулаками, сжимающими стержень весла. Но потому, что форма была под стать хоккейной по непробиваемости, да и обезболивающее, выписанное Катунью на период порога без ограничения доз, действовало весьма эффективно.

ХОД ЗА ТОБОЙ - ВЕСЛО ДЕРЖАТЬ ЛЮБОЙ ЦЕНОЙ!

Отослать носового на место – лишь половина сложности, вставшей перед вторым. С навязанной извне паузой ему нужно завязывать впопыхах. Гуманитарную миссию надо оправлять реактивно. Весло должно остаться в руке (или лучше двух) любой ценой. Оно – драгоценность, без которой на реке ходу нет. (Через два года после до сих пор (и не без удовольствия) рассусоливаемых событий бывалый сплавщик поведал мне, что, оказавшись в воде, весло надо держать даже не потому, что иначе оно утонет. Его не вредно сберечь, чтобы иметь рычаг для маневра, когда плывешь свободно. Кроме того, тот же надежный, время от времени промываемый Катунью источник сказал, что весло-то как раз плавает, и потому играет как дополнительное плавсредство). Однако сейчас у нас июль 2004, и пока знание у нас одно, в короткой редакции, какую новички легче усвоят: «весло утонет, беречь дороже своей кожи!».)
Коль скоро ты, второй, хотя бы своим, левым, боком, ответствен за курс и скорость (эти величины, как мы успели отметить, спарены), то ты обязан печься о том, чтобы перебой в гребле был коротким. Оттого ты и торопишься вернуться в гребущий, технически нетрудный, но тяжкий физически, режим. Команды по выражению и по существу разрешения сушить весла - «сто-о-оп!» - на экстренном отрезке все равно не дождаться.

ПРОСТО ПРОДЕРЖАТЬСЯ ДО ПЕРЕРЫВА…

Мелко ли лопасти, глубоко ли, удобно ли тебе хватать воду, или не очень – все едино, все просто: работай до отбоя. И силенки-то твои явно иссякают, что оправданно, когда от тебя требуют не только выдать максимальный гребущий момент, но и вытянуть его в бесконечность. Спина в согбенной позе уже давно затянула тупую мольбу от отдыхе. Однако наш Голова Павел, невзирая на свое верховенство, заставляющее думать вдаль, и вширь мыслит, и в корень зрит. Поэтому потерю темпа в малом, под ногами, он тоже не выпустит из внимания.

…КОТОРОГО НЕ БУДЕТ

И пусть капитан уже давно и явно живет предстоящим, он, словно тот строгий тренер, что вальяжно прохаживается в сторонке при разгрузочной работе своих спортсменов и который, будучи как бы занятым своими мыслями, ненавязчиво, походя, почти безучастно, вполголоса, но непременно напоминает подопечным, оправданно попытавшимся свернуться на перекур, воспользовавшись святым правом спортсмена иногда «включить сачка»; - итак, наш кардинал ленивым тоном призвал разгильдяев к порядку: «гребем, гребем! Команды «стоп» не было..»

«Эх, капитан, ты там на корме хорошо устроился, тебе оттуда, с «вышки», только и остается издавать побудительные директивы», - подумаешь в ответ ты, уже давно успевший пожалеть себя лишнюю дюжину раз.

Как же тут было не расщедриться на милость к себе бесценному? Вон порог, и тот взял перерыв, ведь и река приглушила пыл! Может статься, что сейчас мы спускаемся по переходу на новую ступень трудности, которая, скорее всего, будет выше пройденных. Конечно, нас и теперь окружают ухабы, которые по-крупному, целиком возносят и плавно проваливают рафт. Просто после тряской прогонки намедни Катунские горки кажутся размытыми и опавшими, ощущаются подобревшими, словом, не смотрятся столь грозными. Короче, эти волны откровенно приглашают уставших рафтеров проплыть спустя рукава. Точнее, наоборот, втянув их обратно, вызволив весла на воздух. В общем, сейчас Катунь предлагает нам пройти собранно по форме и экономно по тратам.

Но решение - принять приглашение передохнуть или видеть в присмиревшей воде подвох со стороны Катуни – все равно за капитаном. И командир в добронравие реки по-прежнему не верит. Как же иначе? Ведь мы в пределах порога! Вот ты и вынужден грести, а для облегчения мук изобрести допинг. Тебе теперь доступен лишь самый простой, но он вполне действен. Имя ему - «потерпи». И ведь на старте, ощутив тягу тока, ты сразу отказался от догадки, дескать, вдруг рафтинг - родня не чужим тебе лошадиным видам выносливости, хотя бы отдаленная?

ЗАНОСЯСЬ В АПОГЕЙ ДЕЛА

Но все хорошее когда-нибудь да испортится. Все недосказанное когда-нибудь да соберется в рассказ. Все прикидки когда-нибудь станут настоящим стартом. Экзамен все равно неминуем. И вот нас, мечущих глазки, затюканные жуткой близостью парализующих рассудок головокружительных взлетов и вакуумных провалов шаткой как ртуть стихии и иногда, на остатках волевого усилия, закатывающих окуляры в предстоящее, расплавленное ожиданием чего-то более великого, чего-то еще более невообразимого; - тут нас, команду, завязшую в гудронной борьбе с изнеможением, без грана пощады и тени послабления настигает визг капитана, который дождался-таки кое-чего посущественнее: «сА всей сиИИлы!». «Фолле Кра-а-афт!» -, пришел мой черед трубить звуком, прочищающим сгущенную слюну, взваренную до клейкого состояния перегретыми нервами. Это потом, вдали от воды, можно будет поставить резонный вопрос: к чему боевой перевод, когда только по зашкалившей громкости и перекаленной интонации немцы, мыслится, догадались, что сейчас их вряд ли галантно приглашают сушить весла?

ДОПИНГ ОТ ТЕЛА ЛЕЗЕТ В РЕЗЕРВЫ

Если нам за мгновение перед тем казалось, что «всех сил», которые просил выплеснуть предводитель, осталось мало до той степени бедности, что и выдавливать было неоткуда, не говоря про выкладывать, то реальность, настав, выявила факт: приказ несминаемым кулаком пробился в запасники и жадным махом ухватил самый остаток, грубо и тупо сгреб донные отложения. Осадочный сироп оказался густым и питательным. Мнится мне, адреналиновая смесь была крепкой. Допинг от тела оказался сильнее стимулятора от ума.

ПРОНЗИТЕЛЬНЕЕ НЕВОЗМОЖНО – ДАЛЬШЕ УЛЬТРАЗВУК

Судя по тому, что интенсивнее крика «из всех сил!» может быть разве что ультразвук, который лишь тонко пощипывает плоть, проникнув в нее, и что извне, то бишь ушами, уже не улавливается, суть сплава для нас уже настала.

ВРЕЗАЛИСЬ, НО НЕ ПЕРЕРЕЗАЛИ

Или вот-вот наступит. Но то, что к пережевыванию одного из самых жестких кусков Катуни мы уже приступили, в средоточие древа, нареченного «сплавами на плотах», уже вгрызлись – это точно! Не подавиться бы…

КАТУНЬ – БЕСКОНЕЧНАЯ ВЫДЕРЖКА

Катунь нас сейчас всего-навсего лишний раз выдерживала, и по-своему, скромно, помогала нам – тем, что разгоняла рафт посильнее. Видать, Богиня знала, что у нее в пороге по чем, и хотела облегчить нашу участь. Или, напротив, желала, чтобы мы вонзили зубы в стихийную истину с размаху. Однако капитан опять решил не полагаться на добронравие реки, и потому мы наяриваем почем зря.

К ЧЕМУ ТЯНУТЬ ВОДУ, КОТОРАЯ ГУДИТ НАПРЯЖЕНИЕМ И БЕЗ НАШИХ ПРОТЯЖЕК?

Усилие ощущалось как излишнее потому, что и по перегону относительного затишья наша надутая платформа неслась, иначе не скажешь. Приглаженный склон был в чем-то родствен горе разгона перед трамплином, а наш ход похож на ровный разбег прыгуна на лыжах. Значит, и рафт дальше ждет рампа, которая обрывается круто? Но чтобы не сорваться вниз, чтобы выстрелить, надо ехать очень быстро. На запас скорости мы теперь, наверное, и работаем.

Отвернуть от наезда на выстреливающую дугу нам уже, судя по всему, не дано. Оттого свой неизбежный прыжок мы ждем уже не в тревоге, но в потемках бесшабашного равнодушия в духе «двум смертям не бывать, а одной не миновать». Или, как альтернатива, мы могли мыслить в стиле Ницше: «если это нас не убьет, то сделает сильнее». Таким образом, в непроглядный мрак просочился-таки свет последней, отчаянной надежды утопающего, мол, вдруг дно под ногу подвернется.

КАМЕНЬ СБОКУ КАК ПОВОД ОБСУДИТЬ ДЕЛО И КАК ПРИЧИНА ПОЛУЧИТЬ ЧУВСТВА

И пока мы катим по пологой наклонной, справа, отбрасывая белый, ревущий, реактивный след, паровозом грохочет черное, тяжелое, лоснящееся нечто. Курс у нас прицельный, монстр точно прогремит мимо. По какой нужде он забрался в поток, который ему не сильно радуется, мы не знаем: ласками его река вроде как одаривает, но гладят они больно шершаво, так, что, как эффект, с шипением рассыпаются солнечные искры.

И сейчас, оказавшись рядом с разрывом, походящим на взрыв, который начался, но забыл завершиться, мы не ищем причины, для чего одной силе непременно требуется поставлять ножку другой. Коли вы породы в корне разные, то и сработаться вам не суждено. Почему не отойти в сторону и спокойно жить в соседском родстве? Не получается?

Так и рафтеры: у них не всегда получается обнести порог даже тогда, когда обойти его и удобно, и по уму. Не лезть на лезвие – это же по культуре?

Однако рафтинг почти во всем и почти всегда ходит по природе. Рафтинг – это сплавы по горным рекам. Горные реки – это одни помехи... Какие могут быть вопросы? «Рафтинг» и «обнести порог» - миры параллельные. Никогда не коснутся. Хотя я обостряю уже за гранью. Точу пустоту. Натура меру знает. Получше культуры…

Не иначе, на просмотре главные обсуждали в первую голову именно эту, гремящую (но отнюдь не пустую) «бочку». Скорее всего, ее имел в виду в ближайшем прошлом капитан, когда глядел поверх наших касок. Возможно, целью помехи, тупо терзающей течение, было примерно это: дать опытным тему для делового разговора, а подопытным чуть позже – повод к сверхурочным впечатлениям.

ЗАБЫВШИСЬ БОЕМ, УЖЕ НЕ БОИШЬСЯ

Всякое ожидание когда-нибудь обрывается. Любая, даже очень затянувшаяся пустота когда-нибудь станет стадией бездефицитного наличия. Смена уровней чаще бывает внезапной и реже плавной. Мы все равно взойдем на ступень безраздельного единения с моментом и тогда… у тебя не останется времени на то, чтобы помыслить о себе. Чем дольше ты ждал дела, тем более пылко ты будешь им гореть, тем более безоглядно ты в нем погрязнешь, тем глубже ты забудешься в бою. Заразившись громогласными вибрациями текущего времени и влившись в мимолетное место, у тебя отшибет память о прошлом, да и о грядущем дум не будет. Если сам для себя ты еще и будешь существовать, то по природе, без лишней тревоги. Если страх за себя и останется, то оправданный обстоятельствами, окружающими тебя сейчас.

ОСЛАБЛЯЯ МОНСТРА, МЕШАЮЩЕГО ЖИТЬ

Итак, очутившись внутри, ты позабыл про боязнь. Вернее, перестал ждать ее усиления, уже не страшишься будущего, поскольку уже не готовишься к худшему. Наверное, в совершенстве, без остатка, ты себя не забыл, твои гены, скорее всего, желают сохраниться и продолжиться. Да и с окраины сознания за тобой, пожалуй, продолжает наблюдать и твой проверенный злорадный знакомый – страх существования, на штампованном русском – неуверенность в завтрашнем дне. Но теперь ты его не просто терпишь, как раньше, время от времени отгоняя подальше или подпуская поближе. Сейчас ты с ним мирно живешь, теперь ты сумел с ним сдружиться.

И впрямь: параличом твои члены этот паразит уже не морозит, своей тяжестью к земле не прибивает, своей инерцией порывов твоей души не тормозит. Тебе, судя по всему, удалось растянуть его жилы и подсушить его мышцы. Поддавшись вялости и потеряв упругость, кружные зажимы и прямые стяжки сразу не смогут восстановиться, с тем чтобы опять начать душить твою душу, снова сжимать ее, только-только ощутившую место для расширения, запрессовывая ее в былой, передавленный, стесненный габарит. Поэтому ты сейчас и живешь, поэтому ты тут, в Катуни, и счастлив. Оценить животворный эффект пограничной ситуации, конечно, лучше получится у хронически затравленной твари. Отсюда столь подробное внимание к мелочам, которые здоровую, ровную персону за своей невесомостью не займут.

ЗАПОЛНИТЬ ПРОБЕЛ СИЛОЙ ВООБРАЖЕНИЯ, ВСЕЛЕННОЙ КАТУНЬЮ

Как и подозревалось, момент приступления к действию и на сей раз померк в сознании, и копаться в памяти в его поисках напрасно. Поэтому теперь мы пробуем представить, что уже сидим наверху гребня новой волны. С остановкой мы на него въехали или экспрессом, мы не помним. Было у нас ударное торможение и был ли обильный полив в стиле «шоковое погружение», мы тоже забыли. Но греблю тело, скорее всего, прерывало. И холодное купание наверняка было, ведь дух из тела явно был выбит. Тогда допустим, что теперь тело привычно пережидает, пока гора воды скатится с его плеч. Тело вот-вот вынырнет и начнет ловить летающий дух. Ухватив, оно обязательно вселит его в себя, и детали не замедлят воскреснуть в памяти.

В БОЮ УСТАЛОСТИ НЕТ. ОНА ПРОВЕТРИВАЕТСЯ ЗА БОРТОМ!

И тут ты замечаешь, что дух, вернувшийся из полета над волнами, очистился. Ты задышал легче и стал орудовать не стесняясь. Об усталости теперь нет помина. Разумеется, далеко она не отвяжется. Вернувшись бумерангом, она непременно прилетит домой и обязательно насядет на тебя всем весом, который нагуляла на воле. Но в бою ее не будет. Порог она великодушно пропустит.

КОЛИ ЗДЕСЬ О «КИЛЯХ» ГОВОРЯТ, ОНИ РЕАЛЬНЫ

Белая фуражка лежала на дороге и имела вид трапеции, встречавшей транспорт своей узкой стороной. Ее форма была идеально приспособлена, словно нарочно скроена для того, чтобы Катуни было сподручнее сбросить на сторону чужеродное тело, вздумавшее проскакать по ее короне. Наехав на головной убор, лодка наверняка начнет заваливаться на бок. Дальнейшее опрокидывание будет для трассы делом техники, повторением давно набитого навыка, даже если Ее намерение и не было сразу столь кардинальным, ведь Сама могла желать еще немного поиграть с наглыми людишками, сидящими в скорлупке. Быть может, Катунь сейчас хотела всего лишь развернуть шлюпку с клопами поудобнее, к примеру, послав ее дальше по току боком вперед и тем самым поставив рафтеров в позу, не самую далекую от самой неприятной.

Однако Катунь длинна, да и наш нынешний порог не короток. Впереди у реки ведь наверняка припасена еще не одна заковыристая хитрость, где их можно будет перевернуть без особых хлопот, так что они и помыслить в противовес не успеют.

РЫЧАГИ ПОКА ВИДНЫ

Но рафтеры – тоже ребята не робкого толка. Поэтому пока они не расстались с рассудком. И, ясно опасаясь «киля» больше прочего, некоторые из них предполагали, а кое-кто и знал наверняка, как смотрится реальная напасть. И наши провожатые не размыто, но в твердо проведенных линиях представляли, на что похоже оружие, которому по силам воплотить угрозу в явь. Их умы со временем скопили целую коллекцию примеров того, как Катунь прячет рычаги, корчующие рафты. Подсунь Катунь ловушку, у нас все равно останется шанс раскусить уловку. Всякое творчество оригинально, но любое растет на общеизвестных фактах. Пока порог ворочает воду по шаблону. Отчего же нам тогда не идти как надо: дном ко дну?

ГОЛОВА ВЫДАЕТ САМЫЕ ГЛУБОКИЕ ГЛАСНЫЕ

Проворно отработав правым бортом, мы дельно воспротивились новой попытке опрокидывания. Вознесшись на вероломную верхотуру пенной площадки, впереди, в пяти секундах хода, мы увидели подобие нашей пушистой вышки, причем едва ли менее заносчивое. Но, прежде чем повторно вспорхнуть, нам предстояло резко потерять высоту, ухнув в низину, упругим гамаком растянувшуюся между двумя опорными водонапорными столбами. Всякий гамак приглашает в него лечь. Однако эта сетка нам с налету показалась больно неудобной для отдыха врастяжку.

Голова, почуяв невесомость по тому, как на нее снизу начинают напирать и уже стеснились у горла совокупные полости тела, выдала глубокие звуки, застывшие в родственном диапазоне между У-У-У и О-О-О. Звучный выдох голова сочла наиболее соразмерной по глубине реакцией на распирающие ее чувства.

Хотя, скорее всего, что-то посчитать она бы вряд ли успела, ведь голова была занята всасыванием перехлестывающих впечатлений. Просто голова, как орган, который верховодит остальным телом, знала, что то, в отличие от нее, талантом накопления, складирования и уплотнения переживаний не богато (оговоримся: по новым психологическим данным богато, и еще как! Но для простоты оставим так), и что у того есть потребность выбрасывать избыток эмоций. Правительница организма наверняка знала как ему помочь, тем более что снабжена вентилем, открывание которого почти всегда приемлемо в обществе. Вспомнив про свою открытость миру, голова и растворила рот для выброса избытка рвущихся наружу чувств.

ОДНИ ЛОВЯТ МИГИ НАПРОЛЕТ, ДРУГИЕ ИХ ЗАПИСЫВАЮТ

Трубой от летных перегрузок загудели нормальные люди. Иное дело толмач. Это механизированное существо чувствует, выражается и думает с задержкой, через фильтр. Фрагмент сведений записывается и тут же прослушивается на перемотке. Прокрутка убыстренная, ведь уже пора ловить новый фрагмент. И его тоже надо успеть записать, прослушать… По его поводу не грех успеть что-то подумать... Режим фильтрации у переводчика не отключается даже тогда, когда он слушает (или читает) речь – родную или родственную - как всякий нормальный человек. Удерживающее свойство переговорной машинки сказалось на реакции и теперь.

Не успев расправить глотку воронкой в фазе невесомости, только в яме толмач сумел отметить, что гребцы отбросили скованность. Страх вновь, как и на старте, был раскован одной хорошей горкой. Теперь команда просто купалась в восторге, в который ее окунула Катунь.

Что до переводчика, то, очутившись в низине, этот недодуманный робот приметил, что горизонт взмыл ввысь, захватив с собой лишь верхушки гор. Волна отрезала почти весь земной мир. Однако взор все еще искал землю, и в ее поисках глазки скользнули в сторону, прыгнули на берег и стали цепляться за плывущие детали суши.

МОЩНА - ЕЩЕ НЕ ЗНАЧИТ ТОЛСТОКОЖА

Самая приметная из них – острый угол. Клин вонзился в струю в самом конце низов, куда мы махом упали и сквозь которые нас теперь проносило. Беспросветная близость угрюмого плуга поработила мускулы судорогой испуга и вплотную подобралась к скелету. Загнанное в кости восприятие, не имея возможности отступать, но и не желая тухнуть, в следующее мгновение отметило, что воронки или иной обузы для прогресса скальный зуб не вызвал. В другую секунду высший центр, очнувшись, подумал: ну как же, коль скоро след оставляет всякое влияние, то как же ему не прорисоваться в Катуни, на плотном полотне упругой натуры? При всей своей показной дикости и неукротимости эта дочиста белящаяся, родовитая мадам голубых кровей весьма чувствительна к среде и ее мелким колкостям. А тут ее, развернувшуюся в силовом танце, так нахально пихнули в бок, что она взорвалась, ринулась рвать и метать, зашипела и в ярости вспененного благородства враз родила крупного отпрыска, еще более рослого, чем предыдущий. Дородный вышел детина, непомерностью метра на три с половиной, если не на все четыре. Хотя можно ли доверять беглому обмеру трепещущих глазок мятежной душонки?

ВДОХ ИЛИ ВЫДОХ – КТО ПЕРЕДАВИТ?

Задержаться наверху не получилось. Нормальная скорость или понятное желание поскорее нырнуть в испуг протолкнули нас вперед. Воздух шквалом поднялся от поверхности Катуни и, полетев по горке вверх нам навстречу, туго рванул в горло. Хвосты восторга, не успев выскользнуть, застряли в глотках. С закупоренными переполнением легкими мы и начали спуск.

Блокада вскоре была пробита, но облегчиться легким удалось нескоро, лишь по проезде середины склона. Обмякшие мехи тут же начали автоматически перезаряжаться кислородом. Хорошо, что воздушным горючим удалось заправиться еще до начала выката, ведь на прямой нужно было опять вовсю распускать весла. Вот ведь: даже продленный голосом выдох не смог продержаться до конца спуска, притом что качество звука было неизменным, потерь воздуха на истерику не было. Столь затяжным было снижение.

ПО ВОГНУТОЙ СПИНКЕ НА КОНЧИК С НАБАЛДАШНИКОМ

Кончик языка дрожит и исходит густой, взбитой, порывающейся влезть на спинку слюной, будто алтайский великан, дуя вдоль течения, пытается остудить или осадить зарвавшуюся волну. Однако передавить неровности порога силой духа ветер не мог, его рвение было всего лишь равновесным лихой гари тока. Поэтому бесформенный цепкий ком, что шипящим шагом порывался катиться супротив Катуни, на деле белкой вертелся на месте и в тот момент, когда рафт врубился в его разреженную сферу.

Однако шишка подарила нам вовсе не те предсказуемые ощущения, коих ожидаешь от круглого колпачка водной кочки. Белая шапочка прикрыла собой углы, для нас, наезжающих, потайные. Вот нас ударило с левого боку, и тут же подтолкнуло справа. Скрытые правые силы соревновались с такими же подпольными левыми в умении уязвить сильнее. А недотепа рафт, почтительно присев для правых и кивнув левым, взял да и подмял конкурентов под свое широкое тело, бревном протаранив оба лагеря сразу. Брюху рафта, видимо, на этой скорости некогда было переваривать, чьи толчки, прорывы, диверсии и порядки были коварнее или били чувствительнее.
Мы захватили с собой весь шатер целиком. Напружинившись от неожиданного сжатия, купол прыгнул на рафт, но накрыть нас не сумел, прежде разлетевшись вдребезги. Осколки растаяли у нас в ногах. Зона междоусобных коллизий повстанцев уже позади. Дальше они выясняли, кто сильнее, уже без нас.

АККУРАТНО ПРЯМО – МЕНЬШЕ ШАНСОВ БЫТЬ УЛОВЛЕННЫМ НАЛЕВО

Еще пару раз загудев удивлением от новых падений, мы уловили уменьшение амплитуды хода вверх-вниз. Нет, все опасности пока не миновали. Напротив, зря вперед, мы видели, что дорожка валов собиралась компактнее, принимала стреловидность, которая клокотала неуправляемостью и шелестела инерцией. Цепочка весело звенела: пронесет так повезет! Но и строго предупреждала: держись за мои звенья точно! Рули рядом со мной тонко!

Полет в сузившемся русле требовал чуткости. Мы бежали по довольно цельному канату, который все же отстреливал пряди под скоростным, стремительным углом. При недостаточно чувствительном рулении одна из стрелок могла увести нас в сторону. В правую не так страшно: там есть тихая вода. Хуже в левую – там камни. Оттого что они гладки, поскольку когда-то были горячи и жидки, нам на душе не теплее.

ЧУВСТВОВАТЬ НА ОПЕРЕЖЕНИЕ – ИЛИ ЖАЖДА ВЛИЯНИЯ

А мы себе гребем. Теперь нам уже не казалось, что гребля на скорости быстрой среды – дело, никаким страхом или рассудком не оправданное. Теперь мы уже не спрашивали, зачем работать. Теперь, когда движения устоялись и автоматизировались, головы отмечали детали все яснее, созерцательность становилась все предусмотрительнее, и жажда влияния на события делалась все активнее.

ПРОДОЛЬНАЯ СТАБИЛЬНОСТЬ

Теперь мы своим совокупными телами понимали, что мы бы толково совали весла в быстрый поток даже в том случае, если бы команды не поступало. Если для стабильности, для сохранения продольного положения лодки в пороге нужно было грести – то греблось бы, будь на то нужда, и без головы, от шеи вниз. Возьмите весь корпус – коллектив, или замкнитесь в пределах одного организма – все едино.

ЕСЛИ СРЕДА УСКОЛЬЗАЕТ, ПЕРЕБИРАЙ НОЖКАМИ ЧАЩЕ, И НАЩУПАЕШЬ НА СРЕДЕ ВЫСТУПЫ

Так по ледянистому спуску гораздо безопаснее сбегать, чем сходить. Так у тебя будет больше шансов поймать тот момент, когда опора попытается шмыгнуть в одну из непредвиденных сторон, и принять устойчивые контрмеры, которые можно назвать тонкой правкой. Все оттого, что тонус мышц бегущего выше, и в мертвой точке члены замерзают на более короткий срок.

УСТАЛОСТЬ ГАСИТ ПОРЫВИСТОСТЬ

Впрочем, элементарное утомление, ее величество усталость сделала так, чтобы гребля была умеренной, поддерживающей, подстраивающейся под течение, а не заявляющей ему о нашем присутствии.

К тому же мы уже усвоили, что у капитана про запас имеется кнут - допинговый вопль, и неосознанно старались лишний раз не нарываться на пришпоривание.

Известно, что в любом обществе, большом или группе, есть свой клоун. Иногда его выходки разряжают атмосферу, иногда сгущают тучи. Опять же для того, чтобы накопить напряжение, чтобы потом разрядка была слаще; но юмористы всегда работают на нарушение порядка, на ломку структуры, начавшей кристаллизоваться. Был артист-разрушитель и на нашем корабле, приложение для переговоров, и он продолжал пыжиться на всю железку, как прежде. Такие несуразные, недальновидные типы рвутся на износ, даже когда выдохнутся. Прямо как породистые кони. Правда, как раз по причине ослабших сил, кардинально перекрасить всю картину чудак не мог. Говоря ближе к делу: комик, который усердно отгребал свой номер в центре левого борта, существенно передавить нос судна направо не мог, а стремительность хода заколдовала и приковала к себе внимание экипажа, делая полупустые потуги самого случайного участника похода (если что-либо вообще бывает случайным) малоприметными.

В ГЛУБИНЕ НЕТ ПРЕГРАДЫ, ОДИН ПРОСТОР

Когда у волн большой шаг – то они обычно пологие. Вроде океанских. Которые становятся опасными для человека или судна, известно, лишь тогда, когда встречаются с рифом или мелью. Когда дно недалеко. К тому же трасса Ильгумени была широкой и давала простор для маневра – вались в долину боком, катись вниз задом наперед – все едино: калибр трассы обещал пронос без касаний. Правда, надо помнить о том, что выпуклости ашдвао не обязательно и не всегда были плоскогорьями, да и воду в пороге нельзя назвать стоячей: рельефы чередовались.

ИЛЬГУМЕНЬ ВОТ-ВОТ ВОЙДЕТ В СКОРОСТНОЙ ВИРАЖ. БУДЕТ ЗАНОС?

Мы все еще на плаву. И дышим воздухом, пусть и с богатой примесью брызг. И, стало быть, смотрим сквозь атмосферу, как люди. И что мы видим? Остальные валы как будто обмельчали, кажется, принизились и вроде бы чуть сузились, и выстроившись друг за дружкой цугом в сужающемся русле, стали «правильными», как цепь, и издалека совсем не опасными. Зато ничуть не понизилась увлекающая скорость потока, которому надоело нести нас простодушно, прямо и в пустоту, и вот он уже прет нас прямиком на свою тяжелую темную ограду. И при этом сам благоразумно, пусть и в опасной близости, ее минует... Так курс нашего рафта стал рисковым.

Статус-кво и в пороге, как правило, восстанавливается легко, но с условием, что коррекция направления была внесена: первое: вовремя и, второе, не грубо, тактично. Но наш капитан имел дело с немытыми юнцами, ему сейчас было не до церемоний. Играя с запасом, на максимум, он пронзительно провозгласил: «правый стО-О-Оп!»

ГОЛОВА ПОЛЕТЕЛА НАПРАВО, И ЛЕВОЕ ТЕЛО ХОЧЕТ ТУДА ЖЕ

Необходимость срочно включаться волей реки свалилась на левый бок лодки. Нужда внезапно остановиться – на правый, а растерялись обе стороны: вместе с законно прервавшимся правым замер и левый фланг. Зря! «лЛЛевый гРРРебЁЁм!», зарычал в напоминание капитан в три раза страшнее рева Катуни, так что тут впору было ужаснуться, дрогнуть и присмиреть уже самой Царице Алтая. Это была экстренная (и литературно отредактированная) мера отрезвления вздремнувшей после первых пороговых потрясений рафт-дружины. Левый «встал» по большей части с подачи центра, где протирал штаны толмач. Продублировав капитана: «рехьтер штО-О-Оп!» (правый стоп), он вслед за чужим словом прекратил свое дело, не сумев отделить новую, общественную информацию, заданную голове, от старой, загруженной в тело прежде. Голова полетела, пусть только мыслями, направо, а тело, как оказалось, без головы не бегает. И не гребет. Рафтеры все же немножко люди, если и со сдвигом, не куры же они безмозглые.

КАЖЕТСЯ – ОТ СКАЛЫ И ЯМЫ ЗА НЕЙ УЖЕ НЕ ОТВЕРТЕТЬСЯ

Оцепенение, взяв свою долю драгоценного времени, отпустило. Скачком очнувшись и спешно исправившись с помощью сил, уже давно казавшихся кончившимися, и только по особо деликатной просьбе капитана сыскавшихся в запасниках, мы опять стали думать. И начали понимать, чем была порождена ярость приказа. На скорости никак не меньше двадцати километров в час (при которой удар на воде будет куда весомее, чем на сухой дороге, а если вспомнить про бруТТальный полуторатонный вес рафта, то можно, не сильно загибая, утверждать – столкновение будет равно крушению), мы летели на твердь. И остатками ума мы догадывались, что избежим столкновения с землей только в том случае, если будем работать не за страх, но за совесть. Так боязнь, хотели мы того или нет, опять пришлось отвязать.

А пока мы все еще рискуем разбиться о скалы и сверхсрочно завершить свой культурный по форме, но дикий по содержанию поход.

ПЕРЕХОДЯ ОТ ВЫПЯЧЕННОЙ ПРИЧИНЫ К ПРОВАЛЬНОМУ СЛЕДСТВИЮ

Курс уточнен, но безопасность пока не настала. Эта правка была всего лишь обещанием окончательного благоденствия, только первым шажком к спокойствию. Это была лишь текущая, некардинальная, корректура. Правка, наставив нас чуть правее, тут же предложила другую преграду – но с обратным знаком. Стало быть, провал! Теперь мы рисковали угодить в водную яму, становящуюся все более явной по мере того, как мы съедали дистанцию.

Ямы в горных реках сами собой не роются, они родятся в результате касания натянутой скоростью воды о высунутый сверх меры отросток этих самых гор. И уж не от этого ли окаянного отпрыска мы только что отруливали?

Создав впадину, Катунь как будто говорила: ну что ж, ребята вы сноровистые, коли с камнем разминулись. Теперь покажите умение не угодить по колено в след, оставленный злобной скалой…

ПОД СТАТЬ РЕЧНОМУ ТЕПЛОХОДУ

Провал потока в чем-то схож с поджиманием воды сразу за носом теплохода, рассекающего упругую гладь. Взять тот же шестистотсильный «Ом» (ныне «Новосибирск», «Альбатрос»…), когда он прогрелся как раз до нашей теперешней - и, следовательно, Катуни в пороге - скорости под двадцать кэмэче (восемь-девять узлов). Прикидке и сравнению верьте не бетонно, но железобетонно: твердо и тяжеловесно, но с прожилками стальной упругости.

Тут мне вдруг панически почудилось, что Катуни удалось-таки завлечь нас в ловушку, и что одних левых сил оказывается до катастрофы мало. Однако против здорового или больного ожидания несчастья дельно восстал капитан, внезапно возопивший «всЕ вмЕЕстЕ!».

ВСЕ – ВСЕ ВМЕСТЕ И ЕСТЬ

Сквозь успевший не только расчиститься, но и подсохнуть прорыв в никчемной, подлой мокроте, я тут же заверещал правым: «Алле!» «Цузаммен» уже лишнее. Понятно и так, что все – это и есть все вместе.

Судя по тому, что немцы со своего фланга сразу, синхронно и во всю прыть впряглись в двухстороннюю, ходовую тягу, мне удалось-таки протиснуть свой писк хотя бы сквозь среду над рафтом, которая вместе с остальным воздушно-капельным пространством содрогалась от громоподобных вибраций попавшей в переделку водной массы.

На счастье птенцов случилось так, что ко времени их пролета сквозь порог опыта у орла-предводителя скопилось много. Или достаточно, чтобы загодя, не доходя до парного капкана типа «барьер-яма», определить, что Катунь уже соблаговолила нам, что мы уже точно промажем по воронке. Или почти точно. Что мы самое большее омута коснемся, но в нем не застрянем. Что нас не развернет и не затянет. Знаний главного хватало, чтобы решить, что Хозяйка уже приняла или вот-вот примет наши усилия как действительный пропуск. Или действительный с оговорками, которые не помешают нам проскользнуть целым телом, не рассыпавшись на члены.

В КРИТИЧЕСКОЙ СИТУАЦИИ БИЛИ НАПРЯМИК – И НЕ ПРОИГРАЛИ!

Вместе с призывом «Алле!» задача команды снова вернулась к гениальной простоте – своевременно, в текущем режиме отбивать попытки вероломной дороги столкнуть наш надутый фаэтон на чреватую повреждениями и даже аварией обочину простейшим приемом – бездумной, простодушной прямолинейностью. Так выясняется, что прямота не совсем бестолкова. Не всегда, как вытекает из Катуни, бесхитростность проигрывает.

ГРОХОТ РЯДОМ – СЧИТАЙ, ЧТО С «МИНОЙ» ТЫ РАЗМИНУЛСЯ

Признаться, тогда, в деле, казалось, что мы идем прямиком за пазуху камню. Но вот он грохот, вот они раскаты. И раз они рядом, значит, тебя уже пронесло. Как везло тому фронтовику, который слышал свист пролетающей пули. Что до нашего сплавного случая, то нас пронесло в обоих смыслах.

БРЫЗГИ, ВОЗДУХ – ВСЕ ОДНО: ДЫШАТЬ МОЖНО ВСЕ РАВНО

Что до сопутствующих ощущений – то брызги и их более напористые сгустки давно, задолго до порога, стали нам родными, без них, пресных и кристальных, постоянных и неустанных, непременных, неминуемых и обязательных сплав, мнится, потерял бы свою соль.

В ШАТКОСТИ ОТЧАЯНИЯ ВСЕГДА ЕСТЬ ТВЕРДОСТЬ «АВОСЬ»

Конечно, команда «алле!» оживила прежде всего «правых», которые были вынуждены выжидать и безучастно взирать на безмерно потеющих и безвременно слабеющих «левых». Да и в самом отчаянии, которое кратко охватило левобортных и которое могли читать на их гримасах правофланговые, пряталось успокоение. Имя ему «авось», и в мимолетном ослеплении уже теплилось зрячее убеждение, уже прощупывалось твердое «небось» на нерушимое «пронесет».

УМНАЯ ДУРЬ, ИЛИ ПРОТИВ ЛОМА НЕТ ПРИЕМА

Нас и впрямь пронесло. Рафт, жестко содрогнувшись всем корпусом с подачи левого борта, первым налетевшего на водную стрелку, наискосок отбивающуюся от скалы, полетел дальше прямо, не сбившись даже на занос. Гребцы при этом со старательным акцентом единодушно протянули лопатки сквозь серебряную муку, и через пару секунд рафт вновь был на воле волн. Вышло, что по капкану, выставленному сбоку, мы лишь скользнули. Попадание было неполным для того, чтобы мишень захлопнулась. Таким образом, и эта «катунская впадина» смогла лишь ошарашить рафтеров магнетическим сближением, только поманить их обещанием взаимопроникающей близости.

Не убоимся повториться для итогов. К нам на подмогу опять пришел простейший водный прием - «орудуй что есть мочи, даже если тяга воды и без тебя – как в турбовентиляторе Роллс-Ройс». Или «ревностная гребля в быстрине есть дурь, но дурь умная».

ЗАРАБОТАННОЕ ОБЕЗБОЛИВАНИЕ

Дорожка правильно расставленных, становящихся все более понятными валов держится левых скал, но несется со строгой обходительностью и взвешенной почтительностью вдоль вселяющей возвышенную тревогу, подавляющей массы литого базальта, пробирающего своим торжественным холодом и отрезвляющего суровой сумрачностью.

Тесное соседство с присутственной породой забрало души малышей, рассаженных растянутым кружком в суденышке, настолько, что о гребной усталости они уже не вспоминали.

Взбудораженные, ошалелые души, разросшись в телах, пережали нервные пряди и канаты, и болевые сигналы от измочаленного мокрого тела голова уже не получала. Голова все понимала так: мои подопечные, тела, породнились с неспокойной обстановкой, сжились с терзающей работой на подброшенных оборотах, и на свое несоответствие среде уже не жаловались. С обстановкой они уже свыклись. Естественная анестезия состоялась.

НЕ ВЕРЬ ДОБРОТЕ РЕКИ. ОНА НАПОКАЗ И НЕНАДОЛГО

Но всему - створаживающему или раскрепощающему, устрашающему или привораживающему - когда-нибудь приходит конец. И даже растянутому в безвестность порогу. Всякая белая вода, погромыхав на угловатых ухабах, когда-нибудь осаживается и усмиряется. Однако в случае с Катунью успокоение ни в коем разе нельзя понимать прямо. Эта своенравная дама крутого Алтайского воспитания если с кем и укладывается, то только с жирными кавычками. Такой прогноз мы могли составить на той первооснове, по которой уже проплыли.

ПЕРЕГРУЗКИ ПРОДОЛЖАЮТСЯ, НО ТЕПЕРЬ ТОРМОЖЕНИЕ

За что нам и здесь, на лоне воды, такая же несправедливость, как в сухопутном миру? Только приноровишься вибрировать на одной частоте с окружением, лишь пристрастишься к соленому вкусу пота – нагрянь, перекур и обожди, работа!

ДОБИВАЯ ВРАГОВ, или ОТ ГОРЯЧКИ СРАЗУ НЕ ОСТЫВАЮТ

Так и нас в Катуни постиг перепад давлений. От того, что он знакОм, и что он был с обратным знАком, легче он не был. Ильгумень с нами еще не попрощалась, напоследок качала, все еще кипела, отходя от зверского перемешивания.

Как стайер, не способный сразу сбросить обороты до холостых, на остатках ярости я продолжал добивать веслом неровности на поверхности: кочки, что подпрыгивали у борта, и газированные разводы, что шипели чуть дальше в сторону и по которым можно было скользнуть вытянутой лопаткой. Возвращаясь к балансу, владычица Алтая так же, как мы, не хотела или не могла сразу успокоиться от прогонки сквозь Ильгумень.

Как продвинутая версия паровоза, (кои в Европе довоенной порой бегали не хуже нынешних локомотивов (160 кэмэче!), и разве что разгонялись дольше), увлекшийся поиском и истреблением последних врагов и искоренением всех пеньков из течения, наконец, и я устал. Вернее, я постепенно осознал, что толково устал. Черед ожидать награды в виде опьянения эндорфинами.

Пришло время и Катуни неприкрыто, разительно подобреть. Хозяйка расслаблялась после переделок, отдыхала после честной битвы.

САМОЛЕТ СТАЛ АЭРОПЛАНОМ

Тут нас, опьяненных и угорелых, словно глас бога с горы, настигает Пашин клич. Теперь он не пронзительно-подстегивающий, тут он иной – протяжно-задорный. Тон босса, строгого и сторожащего, вдруг стал курортно-пляжным. Но фонетика от перемены настроения качественно не изменится, да и предложенный нашим ушам звуковой набор понятен на всех крупных языках: стО-О-Оп!

Корпуса гребцов вернулись в габарит рафта, весла отпрянули от воды, будто об ту теперь можно было обжечься, и рафт стал сороконожкой, поджавшей лапки. Капитан, начав сиять вместе с выключением двигателей, тем не менее по максимуму выказывал результат стресса в виде осунувшейся, перетянутой гримасы. Выдержав точную паузу, он выписал дружине заслуженную похвалу: «МА-лА-цы!». «Толле Арбайт! Классе гемахт!» – считаю себя обязанным переодеть неподражаемых, емких русских молодцов на германский манер.

РАФТЕРЫ ДРУГ ДРУГА НЕ БЬЮТ, НО ШЛЕПАЮТ В ЛАДОШКИ

С потугами распрямив загнувшуюся в дугу спину, которая уже было угрожала скрутиться в колесо, я вдруг увидел, что Саня, Алекс и Манфред занесли руки, будто хотели меня ударить. Я сразу напугался, затем стал взвешивать, кого бить в ответ первым. Но ведь всякое животное понимает жест. Толмач не исключение. Раскрытые ладони - знак мирный. Поднятые руки означали, что коллеги не прочь схлестнуться со мной праздничным салютом. Растроганный вниманием и расслабленный до пределов доброты прошедшим боем, я не сумел встретить летящие наперегонки друг дружке лепешки звонким шлепком, лишь смазав по ним левой, свободной от весла лапой, описавшей единую дугу. Опять проклятая усталость, мешающая любой коммуникации, знаковой или речевой. Плата за полную отдачу? Посчитав так, я опять обрел мир с самим собой. Если ты выложился, считай, что ты справился. Такова моя собственная система оценки. Хотя бы на этот краткий миг я мог быть доволен собой, вновь осмелился воспарить в свои летящие мечты, и свист внутренних турбин передавил противное хлюпанье, сопровождающее подбор устойчивой стойки в бытовом болоте.

Константин Корнелиус 2007