Мы планировали пятидневное путешествие по Чемало-Кубинскому водоразделу. Этот хребет был пройден нами от его начала до седловины, по которой едва заметная тропка переваливает с реки Уожан на Макахай...

Борис Скворцов , Горный Алтай

Композитор Александр Чиркин оказался не только талантливым музыкантом, известным многочисленным поклонникам по группе "Калинов мост", но и превосходным художником. Приехав на Алтай в спортлагерь НГТУ "Эрлагол", они вдвоём с Игорем Шевченко за пять дней преобразили и столовую, и старенький "Уазик", и сторожку, и даже общественный туалет, который в результате их вдохновенной работы стал гармонично вписываться в окружающий горно-таёжный ландшафт. Однако парням прекрасно удались не только пейзажи. С обширной стены столовского холла на отдыхающих теперь таращатся выпученными глазищами потешные туристы-дикари, грустные ручные медведи и снежный человек с добрым, слегка усталым взглядом.

Но самое главное – это дружеские шаржи на реальных сотрудников "Эрлагола". В центре стены, на фоне двухэтажного коттеджа хлебом-солью встречают гостей хорошо узнаваемые директор комплекса Мальцев с нахлобученной на глаза шляпой и его заместитель Нестеренко с огромной сигаретой за ухом. Рядом расположилась массовик-затейник Ольга Лёгкая в позе "супер-шпагат", с обручем в одной руке и карликовым пуделем Аланчиком на вытянутых пальцах другой. Слева изображён автор этих строк, ведущий на поводке растерянного косолапого мишку, а справа… кто же будет справа?

– Борь, у тебя случайно нет фотографии Брикмана? – спросили меня ребята.

– Володи-то? Знаете что, фото нет, но вы рисуйте Розенбаума, не ошибётесь! – сообразил я. Они так и сделали. И всем окружающим было абсолютно ясно, что доктор в белом халате, очках и двухметровым шприцем в руках, нацеленным на ту самую часть тела пациента, в которую толстенная игла будет всажена, никто иной, как Владимир Иосифович Брикман, а никак не Александр Яковлевич Розенбаум. Даже приехавший вскоре сам врач и инструктор Владимир Брикман недоумённо поинтересовался:

– Как это они узнали, что я иногда надеваю очки, и почему шприц так похож на клизму?

На противоположной стене у выхода из столовой были вывешены всяческие правила, нормативы, а также документальный рассказ об однодневном походе, продлившемся всего восемнадцать с половиной часов. В ожидании обеда отдыхающие вяло поглощали вывешенную информацию, и кто-то, читая, вслух недоумевал, зачем людям такие издевательства над собой. Это о том, как Георгий Матушкин, Александр Каспер и я брали Эликманаро-Кубинский водораздел.

В это самое время упомянутые герои стояли чуть в стороне и оживлённо обсуждали детали нового разведывательного похода. Мы планировали пятидневное путешествие по Чемало-Кубинскому водоразделу. Этот хребет был пройден нами от его начала у слияния Кубы с Чемалом до седловины, по которой едва заметная тропка переваливает с притока Чемала реки Уожан на Макахай, самый крупный приток Кеды, впадающей в Кубу. По Кеде-то и было намечено подняться на хребет, чтобы затем по хребту пройти до перевала Абáш в верховьях Кубы…

Пожертвовав казённым ужином, мы выехали на маршрут с вечера. Побритый наголо шофёр Александр Левицкий, передохнув после трудового дня, завёл свой "Уазик", на борту которого весёлые художники изобразили яростного гепарда в стремительном броске, и мы тронулись в путь. Старая лесовозная дорога изобиловала ямами, наполненными водой, камнями, скатившимися со склона, и поваленными во время недавней бури старыми ивами. Так что, наш "гепард" шёл вовсе не со зверской скоростью, но с трудом набирал не более пятнадцати километров в час, и пытаться из него выжать большее было бы самоубийственно опасно.

Через час с небольшим, расплатившись с водителем, мы отправились к живописной поляне напротив устья Верхнего Каратурука, который сливался с Кубой у отвесной скалы на противоположной стороне. Поставили палатку. Поужинав, улеглись и моментально уснули, убаюканные шумом горной реки и пьянящим запахом таёжных трав. Пришедшая в сумерках группа, возвращающаяся с Каракольских озёр, неслышно расположилась рядом, стараясь ничем не помешать мирному отдыху братьев-туристов.

С утра мы подошли к устью Кеды, что метров на триста выше нашего ночлега, и двинулись по старой дороге, идущей её берегами. Именно отсюда я когда-то впервые начинал поход в качестве руководителя, и сейчас не мог отделаться от ощущения, что здесь ничего не изменилось. Вот и первый брод, по которому прохожу по колено в воде, не разуваясь, не задумываясь и не останавливаясь. Сколько их ещё будет в этом распадке! Не выискивать же каждый раз возможность переправы посуху! Хотя и здесь сейчас вот поваленная ветром берёза торчит рваным комлем на середине реки, а через два метра под прямым углом к первой наклонилась и почти лежит на воде другая.

– Дай-ка мне руку! – вдруг просит семидесятидевятилетний Матушкин, прошедший по покачивающемуся стволу до самого его комля. Недоумевая, подаю руку и становлюсь свидетелем невероятного: опершись о мою ладонь своею и зацепившись левой ногой за ветку на берёзе, опытный участник походов начинает медленно-медленно наклоняться вперёд. Всё ниже, ниже, вот он уже почти параллельно реке. И как только ладонь его свободной вытянутой руки соприкасается со вторым деревом, тут же левая ступня освобождается из зацепления, и следует без преувеличения цирковой прыжок на сухое место за бродом. Разинув от удивления рот, молчу, не находя слов, и после паузы слышу радостный смех замыкающего группу Каспера:

– Ай да Жорж Георгиевич! Всё может!

Александру Эдуардовичу всего-то шестьдесят шесть, но чтобы вот так изловчиться! Хотя он и спортивного телосложения, и выглядит на все сто… Когда в 2004 году в Москве поэт Валерий Аушев, автор слов к песне "Студентка-практикантка", познакомил меня с кинорежиссёром и актёром Александром Шалвовичем Пороховщиковым, мне показалось, что Каспер и Пороховщиков – близнецы-братья, и внешне, и по манере общения. Они и в самом деле очень похожи, да только не в тайге. Под рюкзаком Каспер махом сбрасывает с плеч лет десять и, ни дать, ни взять, перед нами спортсмен-жених, только невесты рядом нет!

Георгий Георгиевич в походе всегда подтянутый, стройный, как юноша и, несмотря на почти восьмидесятилетний возраст, ни в чём не уступает другим участникам, в том числе студентам. Впрочем, студентам до него далеко, ибо здесь мы видим не только необыкновенную выносливость, но ещё и колоссальный опыт. Я же на фоне своих коллег выгляжу этаким откормленным на закол кабанчиком. Мне нет и пятидесяти, и, следовательно, есть надежда, что когда-нибудь и внешне я обрету вид заядлого туриста.

Несмотря на увесистые рюкзаки, довольно бодро добрались мы до места бывшей избушки лесорубов и остановились на обед. Вообще-то, здесь туристы обычно ночуют, да только не часто сюда заходят. Слева хорошо набитая конная тропа уходит в мрачный тенистый распадок, а прямо продолжает угадываться дорога, по которой, похоже, уже давно никто не ходил и не ездил. Валежника на поляне нет, зато валяется множество старых поломанных досок, так что костёр был разведён моментально. Пока мы наслаждались обедом, на небе появились кучевые облака, погода начала портиться.

В верховьях Кеды дорога больше похожа на болото, и мы идём, то и дело зачерпывая вибрамами жидкую грязь. А тут ещё небо затянулось серой хмарью и заморосил дождь. Прикрывшись полиэтиленовыми накидками, мы неспешно поднимаемся к водоразделу, кое-где огибая прибрежные кустарники. Но мне в окружающей обстановке чего-то не достаёт.

Небо очистилось также внезапно, как и замутилось, мы остановились на передышку, сбросили рюкзаки, и тут я понял причину своего недоумения. Всё было на своём месте: старые кострища, заброшенные стоянки туристов, тропки, ведущие к реке, но не было… самой реки.

– Наверно, воды в бутыли надо было внизу набрать, – прочитал мои мысли Георгиевич. Каждый из нас для похода по хребту прихватил по две пластмассовых "полторашки".

А ведь раньше-то народ у реки и здесь ночевал, и значительно выше, и даже перед последним взлётом на гребень... Тут, вспомнив, как один из истоков Каракакши в районе ближних пещер в урочище Сарысаз уходит под землю, а затем вновь появляется на поверхности, сливаясь с основным руслом, решили мы провести разведку. Каспер пошагал вверх по тропе к водоразделу, а я, круто спустившись к исчезнувшей реке, продираясь сквозь густо переплётшиеся заросли, ступил на сухое русло. Интересное ощущение, будто кто-то наверху наглухо перекрыл кран, и вся вода утекла, оставив после себя затвердевший рельеф со всеми особенностями дна речки.

Безуспешно прошарашившись около километра вверх по руслу, я собрался было пробираться по нему вниз в поисках того места, где вода выбивается из-под земли, но тут в небе здорово громыхнуло, и, выпрямившись, я увидел, что иссиня-чёрная туча заслоняет солнце. За последние полтора часа погода кардинально менялась уже в третий раз.

Я выкарабкался наверх, где Георгий Георгиевич неторопливо доставал накидку от дождя. Едва успели накрыться, как хлынул мощный ливень, перешедший в крупный град. Непогода ярилась около получаса. После этого, подождав ещё минут двадцать, мы понемногу начали тревожиться за Каспера. Эдуардович всё не появлялся, а также не отзывался на наши крики. Каждый раз в такой ситуации я начинаю беспокоиться, не повредил ли разведчик, так сказать, свой опорно-двигательный аппарат…

Не понимаю людей, которые сознательно идут в многодневный поход по тайге в одиночку! И даже не потому, что неоднократно доводилось таскать на собственном горбу спутников, повредивших ногу. Вынужденно-то и мне раз пришлось чуть ли не с воспалением лёгких одному в течение трёх дней по дикой непогоде возвращаться на базу. Но мало ли что может случиться в тайге! Вспоминаю такую ситуацию. В несложном походе, на плановой тропе, одному из участников влетела в глаз мошка, да так, что в результате – полный аут. И что бы он делал один! А так, уложили мы мужика в тень, задрали веко, извлекли крылатенькую инородность из глаза, промыв его затем специальной жидкостью из походной аптечки. До утра отдохнул коллега, и – вперёд и с песней!

А Каспера всё нет и нет. В раздумье ходил я кругами, пока не обнаружил довольно свежие следы конских копыт на тропе, и вспомнил предостережение Торгашева. Руководитель отдела социального развития НГТУ Иван Иванович Торгашев направляет работу "Эрлагола", пробивает финансирование, добивается закупки нового снаряжения, всячески заботится и болеет за лагерь. В общем, отец родной.

– Борис! – пробасил он мне после того, как я перед отъездом на Алтай ознакомился с проектом кадрового приказа, – Нам сообщили одну очень неприятную вещь, доведи её, пожалуйста, до всех инструкторов. Там на Алтае объявилась какая-то банда, которая грабит туристов на тропах. Видят, что группа малочисленная, подходят, наставляют обрезы и забирают всё ценное, начиная с видеокамер и кончая продуктами. Потом садятся на лошадей, и – ищи ветра в поле! Местная милиция не может пока ничего поделать. Обязательно расскажи об этом на собрании.

Тревога за Каспера от такого воспоминания только усилилась, но оказалось, что ушедший далеко вперёд наш разведчик, пересидев ливень, отправился не назад, а снова вперёд и в поисках воды залез аж на середину заключительного подъёма. Бесполезно. Ну и дела! Что ж, с этим распадком теперь всё ясно, он нам больше не интересен, сейчас возвращаемся к месту обеда, ночуем, а завтра пойдём левее. Так и сделали.

Наутро после завтрака не успели пройти и километра, как передо мной на тропе что-то блеснуло. Наклонившись, с удивлением обнаружил огромный самодельный охотничий, в кожаном чехле, нож весом, однако, не менее полкилограмма. "Ну вот," – недовольно проворчал я себе под нос, засовывая трофей в боковой карман рюкзака, – "и так куль тяжёлый, а тут ещё кинжалы страшные под ногами попадаются!".

Охотничья тропа вывела нас на перемычку между реками Кедой и Каясом и постепенно растворилась в мелком валежнике, а упавший туман залил молоком все окрестности. В этой ситуации было принято решение свалиться в Каяс, а затем подняться на хребет по его притоку – реке Корабель, и мы начали спускаться в лежащий под-перед нами левый приток Каяса. Об этом участке потом вспомнил я, читая рассказ "Пока ты здесь" моего давнего друга и соратника по многим походам поэта Александра Чеха, спустившегося с гор дней за пять до нашего выхода на маршрут. Речь шла о спуске к реке Ложа от Сурдинских озёр:

"По карте было ясно, что это недалеко: полтора-два километра. Но эти километры умножаются высокими — в человеческий рост — травой и кустарником, в которых не видно ничего: ни щелей между камнями, ни самих камней, ни лежащих под ногами стволов. Ухватиться или опереться, в общем, не за что; а рюкзак на спине при падении исключает травму позвоночника, но порой удлиняет само падение на два-три кувырка… В чём мне и пришлось пару раз убедиться. Как ни осмотрителен, как ни осторожен я был, но все прелести «слепого» спуска, когда нога ставится в траву наугад, я вкусил за этот час вдвойне, поскольку идти впереди — священное право первого инструктора. Но и остальные, пожалуй, получили вдоволь. По окончании спуска, выведшего нас на заболоченный и широко растоптанный участок тропы (подумаешь, мелочи!) я возопил: «Мы сделали это!!» и поздравил остальных, сказав, что когда я прохожу подобные места как участник, у меня нет слов, чтобы выразить своё отношение к инструкторам, допустивших подобный экстрим."

Точнее, пожалуй, и не скажешь, за исключением лишь того факта, что наш спуск продлился не час, а все два, с некоторым ощущением безнадёжности данного мероприятия!

– Интересно, есть ли у нас хоть какой-нибудь шанс отсюда выбраться? – самым серьёзным тоном спросил Каспер, выкарабкиваясь из попавшейся на пути почти двухметровой, скрытой кустами ямы.

– Да Вы что это, батенька! – удивился я, – Даже и не помышляйте о таких чудесах, Вы взрослый человек и должны понимать, что отсюда мы уже никогда не вылезем!

Где-то рядом послышался смех Георгиевича, полностью упрятанного зелёной растительностью. Между прочим, каждый из нас был отягощён дополнительными тремя килограммами воды в пластиковых бутылках, с неба сыпал мелкий неприятный дождь и шутки шутками, а по времени пора бы уже и становиться на обед, но только где!

– Да вон – бугорок и дерево, чтобы от дождя укрыться! – обрадовано сообщил Александр Эдуардович, показывая круто вниз. Вскоре выяснилось, что за бугром внизу контрфорса с правой стороны маскируется ещё один небольшой распадок, соединяющийся с нашим. Место под древней пихтой оказалось необыкновенно роскошным, а чай с дымком был настолько вкусным, что одного котелка нам не хватило. Вскипятив, приговорили и второй, перелив затем остатки чая в бутылку из-под воды.

Из правого распадочка сбегала едва заметная тропка, которая вывела нас на старую лесовозную дорогу у основного русла реки Каяс. С неба ушли все облака, и солнце радостно засияло, щедро даря нам своё беззаботное тепло. Для нас всё это составило такое противоположение с предобеденным периодом, что вызвало длительное и безудержное веселье. Радостно прошагав до устья Корабели, заночевали вблизи него на роскошной поляне.

По Корабели тянется такая же, как и по Каясу, дорога, но, кое-где высоко поднимающаяся над рекой. Движение по этой дороге можно было начать и вчера, часа полтора ходового времени у нас для этого ещё оставалось, да не ясно было, где придётся ночевать. К тому же погода весь поход устойчивостью не отличалась, то и дело небо хмурилось, шёл дождь. Очень скоро впереди нас начала красоваться аккуратной острой пирамидой гора Корабель. Добрый кусок Чемало-Кубинского водораздела мы обходили по рекам, так ведь и не ставилась задача абсолютно всё тупо пройти по гребешку. Оставим пропущенное на другой раз, да и гора Корабель, как выяснится позже, сверху смотрится куда менее симпатично.

Помнится, года три назад шли мы по этому самому водоразделу ближе к его началу большой группой, взбираясь на гору Эрлагол. Красивые скалы обходились справа, но мы с Каспером решили пройти верхом по гребешку, отправив группу рядом по тропе. Спускаться со скал пришлось почти отвесно, благо уступов было достаточно, да не удалось вовремя развернуться, как положено, к стене лицом. Какой-то сухой карагач впился своими когтями мне сзади в плечо, я дёрнулся и… повис на собственной шкуре, честно признаюсь, не испытывая от этого никакого удовольствия.

– Повиси ещё чуть-чуть! – с ужасом воскликнул замечательную фразу Каспер, отчаянно пытаясь подползти ко мне. Однако, оставив лоскут плоти на цепких колючках, я уже соскользнул вниз и, почувствовав тёплую струйку на спине, слегка погрустнел. Потом до конца смены пришлось лепить пластыри…

А сейчас мне пришлось переодеться, потому что дорога заросла густым кустарником (можно сказать короче – заросла густарником). Снимая шорты и майку, обнаружил на животе маленькую сволочь в виде впившегося и уже разбухшего от моей кровушки клеща.

– Сам виноват, – резюмировал Матушкин, – давно надо было одеться, идёшь по зарослям голышом!

– Всем рекомендую осмотреться, – командирским тоном порекомендовал я и добавил: – Лидером по количеству впившихся клещей у нас обычно был Эдуардыч!

Однако в этот раз я оказался единственной жертвой паразита, что, впрочем, неудивительно, так как именно впереди идущий собирает на себя и воду со всех кустов, и клещей. Куда удивительнее то, что в наши времена, кажется, можно избежать заболевания энцефалитом, принимая таблетки "йодантипирин".

Размытая, покрытая мелкой порослью дорога перешла на левый берег реки, и мы в недоумении остановились. Красивая пирамида горы Корабель, радуя глаз, красовалась перед нами слева от реки, а напротив отчётливо вырисовывались мрачные отвесные скалы. Ничего не скажешь, симпатичный каньончик! Да вот не только о дороге, но и о тропе по нему не могло быть и речи.

Ещё правее желтел довольно крутой длинный глинистый склон, из подножья которого выбивался слабенький ручеёк. Других вариантов подъёма на хребет не просматривалось, и, зачерпывая по полкружки, мы набрали в бутылки воды из ручья и покарабкались вверх. На середине склона до меня дошло, что и на этой крутизне когда-то была дорога, по которой ездили гусеничные трактора. Добравшись до первого более или менее пологого участка, посмотрел вниз, и по спине пробежали мурашки, потому что представил себя в том самом тракторе, ползущем сверху вниз по этому откосу, длиной более полукилометра. А ну как тормоза откажут!

Мы вышли на гигантский лесистый прилавок, где наличие тракторной дороги стало очевидным, но заворачивала она вправо, в то время как наш путь лежал вперёд и вверх. Какое-то ответвление тропы имелось и влево, причём с явной потерей высоты, поэтому мы, свернув с дороги и выйдя на поперечный гребень, радостно потопали прямой дорогой на хребет. Вскоре путь нам преградил исполинский поваленный кедр, чуть ли не два обхвата в диаметре. Дерево было не поломано, а выворочено из земли; гигантские, облепленные глиной корни его стояли стеной, похожей по форме на экзотический блин.

– Какой же силищи должен быть ветер, чтобы повалить такое дерево… – задумчиво произнёс Матушкин и, поправив очки, внимательно осмотрел местность.

Метрах в двадцати лежало ещё несколько поваленных кедров, калибром помельче. Когда мы, совершая зигзаги, обошли их, то увидели новые поваленные деревья, довольно густо разбросанные по гребню. Идти становилось всё неудобнее, и группа приостановилась для рекогносцировки, после чего выяснилось, что пытаться обогнуть участок погибшего леса ни слева, ни справа не удастся. С обеих сторон заваленная лесом полоса уходила глубоко вниз. Решили подниматься в лоб по гребню, вариант ухода назад на крутую глинистую дорогу нас решительно не устраивал.

Чем выше мы поднимаемся, тем бурелома становится всё больше и больше. Он делается гуще и заковыристей. Сваленные ветром деревья нагромождены как попало друг на друге, то и дело образуя своеобразные замкнутые колодцы неправильной формы, в целом напоминающие одну большую сетчатую западню. Стволы замшелые скользкие с острыми гнилыми сучками. Угодив в один из таких колодцев, я обнаружил на себе ещё одного впившегося клеща. "Саша, кидай гайку!" – пробормотал я, вспомнив сталкера братьев Стругацких.

– Какую… гайку? – услышал я откуда-то снизу сдавленный голос Александра Эдуардовича, безуспешно пытавшегося протиснуться ко мне под лысым стволом, утыканном массой длинных голых веток.

– Вот это да! – прозвучал рядом восторженный голос Матушкина, а затем из гущи бурелома показалась его голова, которая повернувшись направо и налево, сообщила, что поползёт дальше по низу, так как иначе не проходит рюкзак. Затем мне пришлось забраться на скользкий до безобразия ствол, лежащий на других деревьях и, балансируя, пройти метров шесть по нему. До земли было метра три с половиной, так что спуск на грунт между всякого рода острых торчков, норовивших разодрать одежду и тело, граничил с какой-то невероятной, но неизбежной эквилибристикой.

Мы постоянно перекрикивались, не хватало ещё в таком месте растеряться по одиночке. На каждом шагу приходилось то по-пластунски ползти, то перелазить сверху через очередные преграды. "Обожаю бурелом, но не в таком количестве!" – думал я, ёрзая между двух наклонных стволов, тщетно пытаясь протащить застрявший там рюкзак. Утешало то, что верх Чемало-Кубинского водораздела вот он, рядом угадывается, рукой подать до него, метров сто осталось.

Сориентировавшись на каменистый пупырь на самом верху, более или менее свободный от завалов, я наконец-то вырулил на него. С облегчением сбросив рюкзак, убедился, что мои коллеги откликаются, направляясь ко мне. Огляделся. За гребнем в густой дымке далеко внизу проглядывает впадение реки Енгожок в Чемал. Так показано на карте, а вот местные жители считают иначе. Они говорят, что реки Бел и Енгожок, сливаясь, дают начало реке Чемал. Спуск в него очень уж крутой, совершенно дикий, заросший и тоже заваленный буреломом. Оглянувшись назад вижу безбрежное море погибших деревьев.

Развернув генштабовскую километровку, убедился, что наш пригорок, расположенный между двух седловин на хребте, километра на полтора отстоящих друг от друга, чётко обозначен на карте, как и проглядывающее сквозь туман устье Енгожока. Местность полностью соответствует карте за одним единственным исключением – на ней не обозначен бурелом.

Эта шишка, на которой мы устроились на обед, представлялась неким спасительным островком в хаосе сваленных деревьев, и не хотелось даже думать о том, что, передохнув, придётся снова продолжать изощряться в своеобразном древолазанье. Мощнейший ветровал произошёл давно – деревья старые, высохшие, хотя и не успевшие ещё сгнить. Когда же это случилось?

Стоп! Что значит когда!!!

Да совершенно конкретно – в последних числах июля 1978 года и этому событию мною были посвящены следующие строки.

По утру поднялась, торжествуя, река,
Расплескала свои помутневшие воды.
Озверевши, с обвалами красной породы
Размывает свирепо она берега.

В ураган переходит шальной ветерок,
Всё живое сметает, корёжит жилища,
И, спустив ветровала холодный курок,
Сокрушает леса и несётся ветрище!

И трясётся земля, и лежат ивняки,
Камнепады ревут, осыпаются горы!
Молодые лавины срывают запоры.
По бунтующей речке плывут рюкзаки…

Тогда после двух походов первой смены на вторую мы со Светой Курбаковой остались в лагере дежурными инструкторами. Всего лишь два месяца назад спасатели нас вызволили из Чебдарского ущелья, о чём подробно изложено в "Летописи одного турпохода"… В результате дождей и обильного таянья снегов в горах, поднялись реки. В верховьях Чемала произошёл обвал, из-за чего вода в реке приобрела зловещий красно-бурый цвет, под мостом проплыли рюкзаки.

Света со своей новой знакомой отпросились сходить в посёлок Уожан, расположенный на восемь километров выше по Чемалу, чтобы там расспросить местных жителей, не знают ли они чего, но это оказалось безрезультатным.

В целом всё обошлось благополучно, но трое человек - Александр Филиппов, Юрий Бондаренко и Алексей Шуркевич, ушедшие в контрольный выход, попали в страшенный ветровал и впечатлений у них было хоть отбавляй!

По рассказу Филиппова, к вечеру вторых суток своего контрольного выхода они намеревались становиться на ночёвку на Енгожоке недалеко от устья реки Кызылтал, и вдруг услышали какой-то непонятный нарастающий шум. Когда на их глазах стали падать деревья, мужики поняли, в чём дело. Мощный вал ветра всё сметал на своём пути.

Подскочив, они, как зайцы, рванули к открытому месту, благо такое рядом было, и залегли в траву. Ветровал прекратился также внезапно, как и начался, за ним последовал ураганный ливень. Каким-то чудом мужики наскочили на маленькую охотничью избушку и заночевали в ней. Возвращались тем же путём, удивляясь, насколько серьёзно смог изменить пейзаж обыкновенный ветер…

Итак, то место, где мужиков застал ураган, находится практически под нами, лишь ненамного выше по течению Енгожока. И если уж там внизу происходила такая вакханалия, то что же творилось в тот момент здесь наверху, где урагану был предоставлен полный простор! А вот мы могли бы сейчас ничего и не увидеть, если бы пошли по верху хребта от истоков Кеды, потому что ориентировались бы тогда на нынешние тропы, которые неминуемо обходят бурелом по склонам.

Пообедав двинулись по верху водораздела. Поваленного ветром леса и здесь было полно, но без прежних жутких нагромождений. Положа руку на сердце, сообщу: бурелом нам уже немножечко надоел. Так, самую малость… И попав на безлесный каменистый участок, где деревья не росли в принципе, а потому и не могли валяться под ногами, мы внимательно огляделись по сторонам. Гора Корабель маячила километрах в полутора от нас.

– Борис! – позвал меня Каспер, – смотри-ка, отсюда вниз к реке Корабель уходит какая-то дорога.

И точно, тут прослеживались следы древней, явно проложенной ещё до ветровала тракторной дороги. Ну а что там просматривается впереди по водоразделу? Да снова тот же бурелом! Вон торчат стволы… Решили идти по дороге, отчасти надеясь, что выведет она нас на обходную тропу.

– Ну почему всё хорошее так быстро кончается? – притворно вздохнул я, – Так славно было по бурелому лазить, так нет же, вот уходим теперь от него в сторону!

Тёмный языческий подземный алтайский дух Эрлик, именем которого названы гора и река Эрлагол, не вынес такой издевки и немедленно отреагировал. Моя правая ступня тут же провалилась меж камней, и я, как подкошенный, рухнул вперёд, не успев даже выбросить руки. Звонко шлёпнувшись физиомордией на тёплую загустевшую грязевую жижу, ободрал заодно о камень правую ногу ниже коленки…

Мы спускались около получаса, пока не попали на развилку дорог. Сравнительно свежая тенистая влажная стезя уводила наверх, теперь в сторону горы Корабель.

Посомневавшись, решили этот путь разведать, и Каспер налегке побежал по дороге вверх. Как всегда, Эдуардыч, не удержавшись, скоро не остановился и добежал аж до самой Корабели. Однако светового времени было ещё достаточно, а бурелома не было вовсе, и мы потопали вверх. За Корабелью вышли на обширную ровную луговину, где наткнулись на один из верхних охотничьих колодцев в метр глубиной, причём, совершенно сухой.

По мощной конной тропе шагалось легко и весело, затем легко сориентировавшись, мы свернули к крайнему левому истоку реки Абаш. Потом, услышав слева от тропы в глубокой щели шум речки, мы вылили воду из пластиковых бутылок, облегчив тем самым рюкзаки, и засветло добежали до стоянки, где веером сходятся истоки реки Абаш. Здесь мы встали на ночёвку.

С утра пробежали весь Абаш и вышли к Кубе. Когда, пройдя через неё вброд, мы перешли на правый берег, то обнаружили, что ниже дорога совершенно смыта, будто и не существовало её вовсе. Процитирую строки о таком явлении из упомянутого рассказа Александра Чеха:

"Река Кубá перешла в контрнаступление, и когда-то отличная дорога, проложенная военными и лесорубами, стала распадаться на отрезки между снесёнными наводнениями мостами. А правый приток Кубы — Аккая — со своеобразным юмором два-три километра перед впадением течёт теперь прямо по дороге! Поэтому мы должны были свернуть по другому притоку <…>, преодолев перед тем не столько броды на месте бывших мостов, сколько образовавшиеся возле них обширные завалы из стволов самого разного калибра. Кроме досадных задержек, они кое-где создавали удивительно живописные запруды".

Александр Васильевич писал об участке, расположенном ниже по течению Кубы, по которому нам предстояло сегодня пройти. Подобные завалы, если не покруче, наблюдались и выше, на пятикилометровом отрезке правого берега Кубы между устьями Абаша и Каяса. Лет десять назад, когда дорога была в более или менее приличном состоянии, мы бы за день прошли сорок километров и к вечеру были бы на базе. Теперь же прохождение через дебри и завалы отняло уйму времени и сил.

Основательно вымотавшись, мы вознамерились для ночлега поставить палатку на поляне, с которой начинали наше путешествие, но она оказалась занятой размалёванными участниками какого-то молодёжного фестиваля. Ночевать рядом с гогочущими, остриженными наголо барышнями и их обкуренными волосатыми кавалерами да парочкой каких-то бесполых особей нам не хотелось. А потому, пройдя ещё около пяти километров, мы встали на берегу Кубы у того места, где обозначилась колея надёжнейшей из машин "ГАЗ-66", которая шла по руслу реки метров двести и выныривала на дорогу, минуя шаткий от старости мост.

Последние двенадцать километров до "Эрлагола" мы пробежали на следующий день до обеда. Оказалось, что Алла Каспер и моя Ирина, встретившие нас в лагере, надеялись, что мы придём ещё вчера и сегодня начали беспокоиться.

– Папа Сидоров здесь! – обрадовали они меня сообщением о приезде старого доброго эрлагольского коллеги.

– А где он?

– Да прямо над нами! На горе свою палатку поставил, звони ему на мобильник.

Тем временем под навесом у домика женщины сервировали праздничный стол по случаю нашего возвращения. На столе с запотевшей бутылки смородиновой водки "Ворсин" покатилась прозрачная слезинка, а обоняние дразнил запах только что нарезанных помидоров с майонезом, свежей грудинки и чего-то ещё невообразимо вкусного.

– Иду, иду! – прогудел в трубке до боли знакомый, с хрипотцой бас Владимира Михайловича Сидорова.

Вскоре мы все сидели за столом, бурно обсуждая за обедом прелести только что закончившегося путешествия.

– А что, может, наберём стандартную группу и сходим теперь и в нормальный поход, – предположил Александр Эдуардович Каспер.

– Со мной, да в нормальный поход? – удивился я. – Разве такое возможно! Пойдём лучше куда-нибудь на Куминские белки, сделаем там пару сидячих-висячих ночёвок.

– Давайте запланируем на будущий сезон поход к Уйменским озёрам. Дней на десять-двенадцать! – предложил Георгий Георгиевич Матушкин, убеждённый турист и неисправимый романтик.


Ноябрь 2006 года,
г. Новосибирск.